"Нью-ннов-ру": Воронков

А вы говорите – «хрущоба»! Или фальшивые аккорды застывшей музыки ...

А вы говорите – «хрущоба»!
Фальшивые аккорды застывшей музыки

Грядущее публичное обсуждение генплана Нижнего Новгорода подвигло нас подробнее рассмотреть проблему застройки нашего города. Сегодня своим видением проблемы делится профессор кафедры градостроительства ННГАСУ Вадим Воронков, двадцать лет проработавший главным архитектором города Горького.

Массы и творчество
– Сейчас архитекторы поставлены в сложное положение, они ведь настолько зависимы от заказчика, что уже работают не так, как подсказывает им творческая совесть и профессионализм, а по принципу: “Чего изволите?” По-другому заработка не будет. Вот это трагедия. А заказчики в свою очередь прикрываются ими: “Ну, как же? Ну, вот архитектор же сделал!” А отказаться от заказа – либо делаем так, либо я не буду делать, – это могли позволить себе крупные мастера, и то раньше. Сейчас уже такого нет.
– Вадим Васильевич, собственно “про раньше” и хотелось бы вас порасспрашивать. Вы 20 лет, с 1966 года, работали главным архитектором нашего города. Что делалось в архитектуре тогда, что сейчас? В чем глобальные отличия?
– Когда я только приехал сюда работать, мы проектировали так, как считали в творческом плане наиболее интересным. Это разрешалось и поощрялось. Но после того, как страна перешла на индустриальное массовое домостроение, все повернулось с точностью до наоборот. Уже не отдельные объекты были нужны, проектировались большие массивы застройки, где каждый дом – типовое здание. И избави вас боже десять кирпичей там прибавить – банк ничего не пропустит. Строжайший контроль. Комплексность застройки была главной, ведущей. Архитектуры как таковой не было. Вот чем характерно то время: решение гигантских социальных проблем, о которых молодые даже догадываться не могут. И полное однообразие типовой застройки. Вот наша, с одной стороны, большая работа, а с другой – трагедия. Творческого самовыражения не было. А сейчас, наоборот, о комплексности речи не идет, но зато решают здания так, как заблагорассудится. Вот два таких полюса в градостроительной практике этих двух больших периодов.
– Про социальные задачи можно поподробней? Сейчас власти вроде тоже пытаются решить проблему обеспечения жильем…
– Например, на Автозаводе было более 500 бараков, в каждом из которых жило больше сотни людей. Их нужно было переселять. Бараки сносить. Северный сплошь был барачным поселком. И когда руководство города и области обратилось в правительство, то Алексей Николаевич Косыгин, председатель Совмина СССР, прислал сюда очень ответственную комиссию проверить – чего они там просят. Все-таки ГАЗ, а Киселев, его директор – член ЦК КПСС. Приехала очень агрессивно настроенная комиссия. Возглавляла ее женщина. Знаете, такая крутая, с жесткой хваткой, перебивала на первом слове. Видно уже заранее решила ничего не давать – мол, дурят тут. Я повез ее на Северный. Показал, что и как мы собираемся делать, где эти бараки, какая экономика и тому подобное. Был апрель месяц. И вот мы пришли в барак. Идем по коридору, слева-справа комнаты, в конце общая кухня. А из-под досок вода брызжет.
– Это что? Это они так живут? – женское в руководителе комиссии сразу заговорило. Потом туда-сюда посмотрела: “Боже мой!” Углы зеленой плесенью покрыты, на кухне полтора десятка женщин, если не больше.
– Как же вы тут живете? – спрашивает у них.
– Да ничего, вы не расстраивайтесь, мы потерпим.
Она – в слезы, эта “железная” женщина. И сказала: “Я костьми лягу, но добьюсь денег на эти цели”. И добилась.
В короткие сроки мы уничтожили эти бараки и людей переселили.

Всё для блага человека
– В “хрущевки”?
– А вы сравните! Одно дело комнатка в гнилом и сыром бараке, другое – отдельная со всеми удобствами квартира. Это сейчас люди говорят презрительно: “Хрущёвка!” Я же своим студентам говорю: “Смотрите, когда это было? Когда люди на чердаках жили!” Когда из кабинета первого секретаря одного из райкомов партии инвалид войны выбросился, разбился насмерть только потому, что пришел просить жилье: “Дай мне комнату, живу под лестницей с семьей, детьми”. А тот говорит: “Ничего нету, родной! Ничего!”
В Дзержинске еще хуже. Там, когда строили заводы, поселки для рабочих ставили рядом. А санитарная зона должна быть – 5 км! Воздействие такое, что в 18–20 лет молодые люди были импотентами на некоторых заводах. Это же страшная вещь. И вот эти поселки, где десятки тысяч людей жили, надо было ликвидировать, людей переселить в здоровые места, построить новые кварталы. Можно ли было при этом говорить об архитектуре? А типовое здание строится быстро. Тогда ребята появились у меня, три Героя Соцтруда, каменщики, блестящие организаторы. Работали отличные комплексные бригады. За неделю один этаж восьмисекционного дома выкладывали. Представляете, как строили?
– А у меня под окном монолитно-каркасный трехэтажный дом уже полтора года построить не могут. А раньше на его месте детская площадка была…
– У меня как-то была сильная стычка с директором автозавода по поводу детского сада. Он мне говорит: “Нам к конвейеру ставить некого, не хватает людей. Будем ребят демобилизованных из армии брать. Им надо построить дома для малосемейных или общежитие. Вот это местечко у нас в микрорайоне незастроенное осталось…”. На что я ему: “Иван Иваныч, это места для школы и двух детских садов. Вы их еще не построили. У вас на жилье хватило денег, а на социальные дела нет. Так я и не дам вам здесь что-то другое строить”. Он на меня в обком жаловаться, но меня поддержали. Прошло три-четыре года, и Киселев мне говорит: “Спасибо, что не дал застроить”. Потому что завалили заявлениями в детские сады! И тогда борьба за комплексность была очень непростая.

Поговорили по-одесски
– Но вернемся к современности. Что происходит в городе нынче в архитектурном плане?
– Сейчас, по сути дела, принципы, законы градостроительные не действуют. Властвует, как говорил Маяковский, “его препохабие капитал”.
Со всех трибун и на всех совещаниях декларируется комплексность застройки, необходимость сохранения памятников культурного наследия, что обязательно должен быть сохранен исторический облик города. Лозунги правильные, не поспоришь, но градостроительная практика ведется им вопреки. И Нижний стремительно теряет свое лицо. Ни регулирования по этажности, ни комплексности застройки, ни какойто ансамблевости – ничего этого нет. Каждая площадка, каждый клочок земли сам по себе. И если взглянуть с какойто высокой точки на город, видно, что он перестал быть тем хорошо организованным городом, который нам оставило предыдущее поколение.
– Но есть же главный архитектор области, есть генплан… Почему бы ему не следовать?
– Вот этот вопрос надо кому-то задать. Я не знаю почему. Есть генплан, есть проект планировки центрального района города, куда входит вся историческая зона. Почему его до сих пор не утвердили? Неизвестно. Почему на стадии, когда он уже готов, им не руководствуется никто? Почему произвольно завышается этажность там, где этого делать категорически нельзя?
– Например?
– Угол Ковалихи и Варварки. Здесь этажность явно завышена. Или здание рядом с Домом архитектора. Оно же выше на несколько этажей, чем можно было строить! На первом плане оно сделано под карниз с Домом архитектора, а дальше-то? Рядом с кремлем, с его Георгиевской башней, выросло огромное здание. Полностью изуродован и силуэт, и масштаб набережной. Как в 60-х годах, когда ко всему историческому был полностью нигилистический подход, настроили на набережной Федоровского 14-этажные дома. Они изуродовали, сбили масштаб. И уже откос не величественный, а так что-то под ногами вроде порожка получилось.
– Тем не менее, сегодня есть свобода творчества, что-то стоящее построили в последние годы?
– Есть удачные решения, которые можно считать приобретением для города, но девять десятых новостроек выбивается из всей логики градостроительной ситуации.

Нужны ли высотке наличники?
– Каковы главные архитектурные ошибки последних лет?
– Думаю, что главная ошибка – потеря национального адреса. Застройка начинает приобретать облик окраин заштатных американских городов.
– И как девятиэтажке национальный адрес придать? Резные наличники к каждому окну?
– А нужны ли нам девятиэтажки?
– Я бы в них жить не хотел…
– Вот! Не случайно и американцы, и европейцы строят преимущественно малоэтажное жилье. Меня потрясли голландцы, которые каждый клочок земли отвоевывают у дна Северного моря, отжимая дамбами и перекачивая воду. Безумно дорого и сложно, но освоили площади и что строят? Трехэтажные домики! И это правильно.
Человек хозяин сам себе. Кроме того, сейчас, когда грядет очень большая эксплуатационная стоимость, людям это все дорого. Лифты – это деньги с жителей. Подкачка воды, скажем, в девятиэтажном доме должна быть. В 16-этажном – две. Это мало того, что деньги, но и расход энергии, и шум – трясет все коммуникации.
– Хотелось бы вам сегодня архитектором-практиком работать?
– Я практику не забросил. В прошлом году мы построили в кремле памятник Георгию Всеволодовичу. Скульптор – Пурихов, а я архитектуру делал. Но вообще это работа, требующая сидения ночами, а преподавание отнимает много времени.
– Как студенты сейчас?
– Они не хуже и не лучше. Нормальные, как правило. Из тех, кто поступает, треть можно смело отпускать работать к станку, а из двух третей – делать специалистов.

Биографическая справка

Вадим Васильевич Воронков родился 31 октября 1925 г. В 1952 году окончил Московский архитектурный институт. С 1952 по 1958 год работал в “Горпроекте” (ныне – “НижегородгражданНИИпроект”). В эти годы построил дом N 2 по ул. Минина (см. фото), здание Высшей партийной школы на пр.Гагарина (ныне – ВВАГС), входы и ограждения парка им. Ленинского комсомола (ныне – “Швейцария”). С 1958 по 1966 гг.– гл.архитектор Дзержинска. С 1966 по 1986 – главный архитектор г. Горького. В 1986 г. полностью перешел на преподавательскую работу.
Сейчас профессор кафедры градостроительства ННГАСУ, почетный член Российской Академии архитектуры и строительных наук. Почетный гражданин города.